«Однажды я видела фею. Ее имя - Анна Павлова...»
(из детского сочинения)
Павлова Анна (1881–1931), великая русская балерина, прима императорского Мариинского театра в Санкт-Петербурге (1899–1913). Участвовала в знаменитых «Русских сезонах» С. П. Дягилева в Париже. С 1908 гастролировала за рубежом, в 1910 создала собственную труппу, которая с триумфальным успехом выступала во многих странах мира.
Что осталось от властителей дум — больших артистов прошлых лет? Ворох старомодных фотоснимков, воспоминания современников — порой значительные и яркие, порой банальные строки...

Кто-то из танцовщиков писал об Анне Павловой той поры: «Это была очень тоненькая девушка, ростом немного выше среднего. У нее была чарующая улыбка и красивые чуть грустные глаза; длинные, стройные, очень красивые ноги с необыкновенно высоким подъемом; фигура изящная, хрупкая и такая воздушная, что, казалось, она вот-вот оторвется от земли и улетит».

В автобиографии, написанной в 1912 году, Анна вспоминала: «Первое мое воспоминание – маленький домик в Петербурге, где мы жили вдвоем с матерью... Мы были очень, очень бедны. Но мама всегда ухитрялась по большим праздникам доставить мне какое-нибудь удовольствие. Раз, когда мне было восемь лет, она объявила, что мы поедем в Мариинский театр. «Вот ты и увидишь волшебниц». Показывали «Спящую красавицу».
С первых же нот оркестра я притихла и вся затрепетала, впервые почувствовав над собой дыхание красоты. Во втором акте толпа мальчиков и девочек танцевала чудесный вальс. “Хотела бы ты так танцевать?” – с улыбкой спросила меня мама. “Нет, я хочу танцевать так, как та красивая дама, что изображает спящую красавицу”.
Я люблю вспоминать этот первый вечер в театре, который решил мою участь.

«Мы не можем принять восьмилетнего ребенка, — сказал директор балетной школы, куда привела меня мама, измученная моей настойчивостью. — Приведите ее, когда ей исполнится десять лет».
В течение двух лет ожидания я изнервничалась, стала грустной и задумчивой, мучимая неотвязной мыслью о том, как бы мне поскорее сделаться балериной.
Поступить в Императорскую балетную школу — это все равно, что поступить в монастырь, такая там царит железная дисциплина. Из школы я вышла шестнадцати лет со званием первой танцовщицы. С тех пор я дослужилась до балерины. В России кроме меня только четыре танцовщицы имеют официальное право на этот титул. Мысль попробовать себя на заграничных сценах пришла впервые, когда я читала биографию Тальони. Эта великая итальянка танцевала всюду: и в Париже, и в Лондоне, и в России. Слепок с ее ножки и поныне хранится у нас в Петербурге».

«В этот именно вечер впервые появилась перед публикой воспитанница Павлова, и в этот же вечер она впервые обратила на себя общее внимание. Тоненькая и стройная, как тростинка, и гибкая, как она же, с наивным личиком южной испанки, воздушная и эфемерная, она казалась хрупкой и изящной, как севрская статуэтка.
Но иногда она принимала аттитюды и позы, в которых чувствовалось что-то классическое, и если бы одеть ее в эти моменты в античный пеплум, то получилось бы большое сходство с одной из figurine de Tanagra».
Так писал балетный критик Валериан Светлов в 1906 году по свежим воспоминаниям о выпускном экзамене Анны Павловой

«Несколько страничек из моей жизни»:
«Всюду наши гастроли приветствовали как откровения нового искусства...
...Из Лондона я поехала на гастроли в Америку, где танцевала в театре «Метрополитен». Разумеется, я в восторге от приема, устроенного мне американцами. Газеты помещали мои портреты, статьи обо мне, интервью со мной и — надо правду сказать — кучу вздорных выдумок о моей жизни, моих вкусах и взглядах. Я часто хохотала, читая это фантастическое вранье и видя себя тем, чем никогда не была...

В Стокгольме король Оскар каждый вечер приходил смотреть на нас. Но каково же было мое изумление, когда мне сообщили, что король приглашает меня во дворец. За мной прислали придворную карету, и я покатила по улицам Стокгольма, словно принцесса».
Король Оскар «пожаловал мне шведский орден «За заслуги перед искусством".
Я была очень польщена такой милостью; внимание, оказанное мне толпой, провожавшей меня после одного представления от театра до моего отеля, было мне еще дороже».
«Долго, долго толпа не хотела расходиться... Растроганная до глубины души, я обратилась к своей горничной, спрашивая: «Чем я так очаровала их?»
- Сударыня, - ответила она, - вы подарили им минуту счастья, дав им на миг позабыть свои заботы.
Я не забуду этого ответа... С этого дня мое искусство получило для меня смысл и значение».

«С самого начала ее сценической деятельности необыкновенное чувство позы и равновесия обеспечивало ей блестящее исполнение адажио. Па де буре на пуантах через всю сцену она выполняла так стремительно и плавно, что, казалось, плыла в воздухе.
«Она не танцует, а летает», - говорил Дягилев

Карсавина: «...многие балерины удовлетворяются тем, что нравятся публике блеском и бравурностью исполнения. Павлова же завоевывала сердца своей неподражаемой грацией, утонченностью, каким-то не поддающимся описанию волшебством, какой-то одухотворенностью, присущей только ей одной...
...много говорилось об особой плавности движений ее рук. Это было индивидуальной особенностью ее дарования, единственного в своем роде. Она пользовалась этим даром, так же как и всеми другими своими приемами, подчиняясь тому внутреннему чутью, которое руководило ею в ее изумительном исполнении».

О детскости, что проявлялось у Анны Павловой, наравне с ее кипучим темпераментом... Вот что рассказывает биограф:
«Она любила купаться, но как непохожа была ее смешная манера плавать на ее грациозные движения на сцене! Дандре и другие ее близкие всегда заботились о том, чтобы не подпускать ее к воде, потому что это было небезопасно. Вместо того чтобы входить в воду плавно, постепенно, она любила нырять, причем каждый раз делала это со страшным всплеском.
Однажды, ныряя, она по-настоящему расшиблась. Однако отговорить ее от этого занятия было невозможно, поэтому каждый раз, когда она купалась, за ней внимательно следили, держа наготове спасательные принадлежности.
Она любила азартные игры, хотя это никак не вязалось с ее натурой. Играя в покер, она увлекалась, как ребенок. По словам Фокина, которому много раз случалось играть с ней в карты, у нее не было к карточной игре никаких способностей и тем не менее, если ей удавалось выиграть несколько шиллингов, восторгам не было конца».

С Чарли Чаплиным ее связывала исключительная дружба. Биографы недоумевали, что было туму причиной, ведь «Искусство Павловой было выражением высокого гуманизма, а искусство Чаплина заключалось в подчеркивании драматических сторон жизни».
Газеты посвящали ей пышные рецензии: «Павлова – это облако, парящее над землей, Павлова – это пламя, вспыхивающее и затухающее, это осенний лист, гонимый порывом ледяного ветра…».
Перелистывая страницы рецензий, очерков, статей о Павловой, замечаешь одну особенность: о ней пишут не только балетные специалисты, но и люди, никогда ранее балетом не занимавшиеся. Такова была могучая сила воздействия ее искусства.
«Только увидев Павлову, я понял, ощутил, почувствовал силу танца, все его обаяние, всю его красоту, красоту того искусства, где слово излишне, где о нем забываешь...» — это пишет критик драматического театра Э. Бескин. Пораженный искусством танцовщицы, он тут же попытался объяснить, проанализировать истоки этой великой творческой силы. «Она сочетала холодную технику классического балета с темпераментом искусства tегге а tегге и сочетала ее идеально, гармонично, слитно с живыми эмоциями своего тела. Ее учителя Камарго, Тальони, Фокин, Дункан — на четырех струнах этого удивительного балетного Страдивариуса она и научилась петь... свои дивные песни без слов...»
«Лирика — поэзия сердца — отзвук, неясный и волнующий, неземных песен—вот область раскрытия для Павловой во всей полноте. Но вот в лукавом гавоте улыбается Павлова из-под большой соломенной шляпы. Как тонок этот профиль, как нежны черты! Это женственность, торжествующая победа, женственность, обаятельная и влекущая...» — эти слова сказаны театральным критиком Юрием Соболевым.

«Она — современный человек, но танцует старые па. Она техник, но живет душой. Она наивная и бессознательная выразительница тончайших эмоций. В своей якобы непосредственности она преобразовывает традицию, она изображает, она играет себя и поэтому она настолько же большая артистка, насколько танцовщица, обе в одном — она играет танец и танцует игру», эти выводы делает немецкий балетный критик Оскар Би.

1925 году известный критик Аким Волынский написал: «В темпах классического балета развертывается своеобразный язык человеческой души»
 

Умирающий лебедь

Хореографическая миниатюра «Умирающий лебедь» на музыку К. Сен-Санса была поставлена для Павловой балетмейстером Михаилом Фокиным в 1907 г.
Поначалу он не был умирающим. Михаил Фокин придумал для Анны концертный номер на музыку Сен-Санса буквально за несколько минут. Сначала "Лебедь" в невесомой пачке, отороченной пухом, просто плыл в безмятежности. Но затем Анна Павлова добавила в знаменитые 130 секунд танца трагедию безвременной гибели, – и номер превратился в шедевр, а на белоснежной пачке засияла "рана" – рубиновая брошь. Небольшая хореографическая композиция «Умирающий лебедь» стала ее коронным номером. Исполняла она его, по мнению современников, совершенно сверхъестественно. На сцену, огромную или маленькую, спускался луч прожектора и следовал за исполнительницей. Спиной к публике на пуантах появлялась фигурка, одетая в лебяжий пух. Она металась в замысловатых зигзагах предсмертной агонии и не спускалась с пуантов до конца номера. Силы ее ослабевали, она отходила от жизни и покидала ее в бессмертной позе, лирически изображающей обреченность, сдачу победителю – смерти.

Анна Павлова скончалась от воспаления лёгких в Гааге во время гастролей 23 января 1931 года, не дожив неделю до своего 50-летия. Похоронили её в костюме Лебедя, как гласит легенда, по просьбе самой балерины.

Русская колония в Париже хотела, чтобы Павлову похоронили на кладбище Пер-Лашез, где ей можно было бы поставить прекрасный памятник. Но Дандре высказался за то, чтобы Анну кремировали. Во время гастролей в Индии она была зачарована индийскими погребальными церемониями, во время которых тело усопшего сжигается на погребальном костре. Она заметила близким, что хотела бы, чтобы ее кремировали. «Так позже будет легче возвратить мой прах в дорогую Россию», — будто бы сказала она.

В завещании Виктора Дандре, мужа Анны Павловой, говорится: «Я поручаю моим поверенным купить … места для урн, содержащих мой прах и прах моей любимой жены Анны, известной как Анна Павлова. Я даю согласие на перенос праха моей жены и также моего праха в Россию, если когда-нибудь русское правительство будет добиваться переноса и … прах Анны Павловой получит должные честь и уважение».

Урна с прахом Анны Павловой в нише колумбария крематория Golders Green

Она не имела громких званий, не оставила ни последователей, ни школы. После ее смерти была распущена ее труппа, распродано имущество. Осталась только легенда о великой русской балерине Анне Павловой, именем которой названы призы и международные премии. Ей посвящены художественные и документальные фильмы («Анна Павлова», 1983 и 1985). Французский балетмейстер Р. Пети поставил балет «Моя Павлова» на сборную музыку. Номера ее репертуара танцуют ведущие балерины мира. А «Умирающий лебедь» увековечен в исполнении Галины Улановой, Ивет Шовире, Майи Плисецкой.

Текст Петр Киле; Н. Е. Аркина
Из книг «Анна Павлова», в переводе с английского - Pavlova. A biography, изданных в Лондоне и в Москве в 1956 году.