Ж. Руже: "Бракосочетание Наполеона и эрц-герцогини Марии-Луизы в салоне Карре в Лувре". 1810 г.

– Обещаю сделать все, что в моих силах, для нашего общего счастья, – сказала отцу Мария-Луиза 13 марта 1810 года, прощаясь с семьей и садясь в карету, которая должна была увезти её во Францию. Два дня назад, 11 марта, в Вене, в соборе святого Стефана, состоялась церемония бракосочетания, на которой отсутствующего Наполеона представляли маршал Бертье и эрцгерцог Карл. Итак, восемнадцатилетняя дочь австрийского императора Франца I стала женой человека, которого, вообще-то, она ненавидела всей душой…

Пока восемьдесят три кареты неспешно везли Марию-Луизу и её свиту во Францию, Наполеон сходил с ума от нетерпения. Он напоминал маленького мальчика, который надеется получить великолепный рождественский подарок… и никак не может дождаться Рождества. Да, Бонапарт действительно недавно грубо заявил:

«Я беру в жены чрево…», и все же он ждал свою невесту со смешанным чувством беспокойства, любопытства и возбуждения.

Дело в том, что французский император, находившийся в зените могущества и славы, с некоторых пор был одержим манией упрочения династии. Он хотел жениться на принцессе крови и иметь от неё наследника, который состоял бы в родстве со всеми королевскими фамилиями Европы. Неудивительно, что, ожидая прибытия Марии-Луизы, Наполеон сгорал от нетерпения. Узнав о том, что австрийская принцесса покинула Вену, он с трудом сдержался, чтобы не выехать к ней навстречу. Каждый день он слал своей невесте нежные письма и подарки и каждый день вызывал к себе вернувшихся в Париж офицеров и взволнованно спрашивал:

– Как вы нашли эрцгерцогиню Марию-Луизу? Только ничего от меня не скрывайте!

– Сир, она очень хороша, – говорил очередной адъютант Бертье, только что прибывший из Вены.

– Очень хороша… – повторял Наполеон и недовольно хмурился. – Это мне ни о чем не говорит… Какого она роста?

– Сир, она… она подобна королеве Голландии, – отвечал курьер.

– Ах так! Вот это хорошо. А волосы… Какие у неё волосы? – спрашивал император.

– Светлые, сир. Она блондинка. Почти как королева Голландии, – отвечал гонец.

– А цвет лица? – не унимался Наполеон.

– Лицо у нее свежее, и кожа белая, как у королевы Голландии…

– Значит, – со вздохом подытоживал Бонапарт, – она похожа на королеву Голландии?

– Нет, сир, вовсе нет, – возражал адъютант. – И все же я говорю вам чистую правду…

Отпустив наконец молодого офицера, которого он расспрашивал, Наполеон покачал головой и пожаловался Талейрану, свидетелю этой сцены:

– Я тянул из них каждое слово, словно клещами, и уже начинаю беспокоиться, не уродина ли моя жена. Ведь ни один из тех молодых людей, которые уже её видели, не назвал Марию-Луизу красивой. Ну что ж! – вздохнул император. – Пусть она окажется просто доброй и нарожает мне здоровых мальчишек, и я буду любить её, словно она настоящая красавица…

Однако на следующий день он не удержался от любопытства и, сопровождая свои вопросы выразительными жестами, поинтересовался:

– А есть ли у неё это? И это? А это? Отвечай же, черт бы тебя побрал!

Франсуа Жерар: "Мария-Луиза Австрийская"

Несчастные адъютанты, смущаясь и краснея, постарались представить императору округлые формы его невесты и в результате сильно возбудили нескромные желания Наполеона. Ему о-очень захотелось поскорее самому взглянуть на принцессу. Но вдруг он подбежал к зеркалу и, посмотрев на своё отражение и забеспокоился: а понравится ли он, Бонапарт, австрийской принцессе? Этот вопрос привел его в такое смятение, что в течение последующих недель он делал всё возможное, чтобы выглядеть моложе своих сорока лет: стягивал живот, пудрился, душился, наряжался… И ещё он бросил курить, заказал себе расшитый узорами костюм и даже начал напевать модные куплеты. Двадцатого марта, перед тем как выехать из Парижа в Компьень, где должна была остановиться принцесса, Наполеон написал Марии-Луизе очередное письмо:

«Мадам, я получил Ваш портрет. Императрица Австрии соблаговолила прислать его мне. В чертах Ваших я разглядел прекрасную душу, которую восхваляют все, кто знает и любит Вас. И это оправдывает мои ожидания, которые я возлагаю на Ваше Величество. Надеюсь, Вы полюбите Вашего супруга, ибо он прежде всего желает Вашего счастья, права же его будут основаны исключительно на Вашем доверии и чувствах Вашего сердца. Полагаю, Вы уже совсем близко, и я жду Вас с нетерпением…» Это было уже не просто нетерпение, а настоящая любовная лихорадка. Он всё чаще рассматривал портрет Марии-Луизы, сравнивал его с выгравированным на медали изображением Габсбургов и восторженно восклицал:

– Ну да, эта выпяченная губа – признак царствующего австрийского дома!

Фамильная черта Габсбургов, которую он надеялся увидеть и у своих потомков, как бы приближала Наполеона к Людовику XVI, которого он всегда мечтал считать своим «дядюшкой». О да, французский император был человеком тщеславным! И всё же он не находил Марию-Луизу красивой и потому говорил о её «прекрасной душе», не слишком доверяя портретистам, льстившим своим высокородным заказчикам. С каждым днем он чувствовал себя всё менее уверенно и, ожидая невесту, искал повод полюбить эту незнакомку.

Вот Жозефину (свою первую жену), это воплощение элегантности, он любил по-настоящему… А какой окажется Мария-Луиза?.. От волнения он не находил себе места и то и дело отправлялся взглянуть на покои, приготовленные для новой императрицы, где в шкафах её уже ждали её платья, белье и обувь, сшитые по меркам, присланным из Вены.

– Посмотрите! – сказал Наполеон своему камердинеру Констану, взяв в руки одну из шестидесяти пар расшитых шелком туфель и весьма ловко жонглируя ими. – Вы когда-нибудь видели женщину, у которой ножка была бы меньше?

Желая понравиться Марии-Луизе, Бонапарт суетился, волновался, следил за тем, как обставляются её апартаменты, самолично указывал, куда поставить мебель, и выбирал обивку для диванов и кресел…

В результате император забросил государственные дела… Он не скрывал своего возбуждения и шёл на всё ради того, чтобы угодить эрцгерцогине, которую, впрочем, он пока ещё и в глаза не видел.

Беря в жены уроженку Вены, он решил ещё заняться танцами, дабы очаровать Марию-Луизу умением вальсировать. Научить его танцевать он попросил Гортензию (1783-1837), дочь Жозефины, и молодая женщина очень старалась… однако результат оказался плачевным.

– Я слишком стар, – пожаловался император, но тут же сам нашел слова утешения: – Но не в танцах же дело. Совсем в другом мне следует блистать…

Сама Мария-Луиза и предположить не могла, что ожидание встречи с ней приведет Наполеона в такое волнение. Несмотря на ежедневные знаки внимания со стороны своего суженого, она печально смотрела в окно кареты на сменяющиеся пейзажи. Со слезами рассталась она со своей австрийской свитой, которую сменили двадцать пять придворных дам во главе с очаровательной Каролиной Бонапарт (1782-1839), сестрой Наполеона, которая, впрочем, даже не потрудилась скрыть своей неприязни.

Переезжая по понтонному мосту через Рейн, Мария-Луиза разрыдалась.

– Прощай, Германия!.. – прошептала она.

 
П. Озу: "Прощание Марии-Луизы с семьей, 13 марта 1810 года."

Накануне встречи с французским императором, которая была назначена на двадцать восьмое марта, Мария-Луиза взглянула на портрет Наполеона и впервые за всю дорогу улыбнулась.

– Не такой уж он и страшный, – произнесла она и прибавила: – Пожалуй, мне не терпится поскорее увидеть императора.

– Вы встретитесь с Его Величеством завтра в Понтарше, – сообщила Каролина, с любопытством поглядывая на новую кузину.

Но Мария-Луиза, не сказав больше ни слова, закуталась в плед и стала смотреть на дождевые струйки, сбегавшие по окну кареты…

Загодя прибывший в Компьень император томился ожиданием. Встреча с Марией-Луизой должна была состояться двадцать восьмого марта в двух с половиной лье от Суассона. В Суассоне эрцгерцогине предстояло провести ночь, немного отдохнуть с дороги, привести себя в порядок и подготовиться к свиданию с супругом. Таково было первоначальное намерение Наполеона…

Но двадцать седьмого марта терпению императора пришел КОНЕЦ. Схватив треуголку, он велел Мюрату сопровождать его, сел в карету и помчался навстречу жене. Так он сможет увидеть её на сутки раньше, да к тому же без всяких там церемоний!

Но погода поездке не благоприятствовала. После Суассона дождь вообще полил как из ведра. Вдобавок в довершение всех бед, как только они миновали Брэн, у экипажа отвалилось колесо, и нетерпеливый жених едва не угодил в канаву. К счастью, приключение это произошло недалеко от Курселя, и незадачливые путешественники смогли укрыться от дождя под сводами местной церкви. Кутаясь в плащи и дрожа от холода, двое мужчин стали ждать кортеж Марии-Луизы, который непременно должен был проследовать мимо – ибо в Суассон вела именно эта, одна-единственная дорога. Мюрат, обожавший пышные плюмажи, с грустью смотрел на свою шляпу с промокшими поникшими перьями, но сетовать вслух не смел: император вглядывался в даль, забыв, казалось, о своём спутнике.

И вот наконец из пелены дождя появилась длинная вереница карет. Впереди скакали всадники в сине-лиловых мундирах.

Двое мужчин, закутанных в длинные плащи, сбежали с церковной паперти, где они укрывались от непогоды, и, выскочив на дорогу, преградили путь карете Марии-Луизы.

– Стойте! Стойте! – закричали они.

Гусары узнали знакомый силуэт, серую шинель, черную треуголку – и подали знак кучеру остановить лошадей.

Один из мужчин, тот, что был пониже ростом, бросился к дверце кареты. Он насквозь промок, и прядь волос, прилипшая ко лбу, падала ему на глаза.

Мария-Луиза, убежденная, что это покушение, смертельно побледнела и вжалась в подушки в дальнем углу экипажа.

– О, да это Его Величество император! – сказала Каролина, высовываясь из окна.

– Император! Здесь император! – громко объявил камергер, а за ним и господин де Сейсель.

Но Наполеон ничего не слышал, ни на кого не обращал внимания. Он, словно юноша, вскочил на подножку кареты и, не дожидаясь помощи, рывком отворил дверцу. Небрежно отодвинув оказавшуюся у него на пути сестру Каролину, королеву Неаполитанскую, которой он поручил привезти во Францию свою невесту, император уселся рядом с перепуганной высокой блондинкой. У девушки были розовые щеки, большие голубые глаза навыкате и пухлые губы, дрожавшие от страха. Лицо отличала свежесть, свойственная её возрасту, однако глаза казались пустыми и ничего не выражающими. Она выглядела несколько полноватой – возможно, из-за плотного зеленого бархатного плаща. На макушке у девушки красовался престранный головной убор – ток, из которого, точно метелка для пыли, торчал пучок разноцветных перьев попугая.

Бонапарт, однако, не засмеялся. У Каролины, невольной свидетельницы этой сцены, создалось впечатление, что её братец вообще не заметил ни слишком длинного носа, ни выпученных глаз, ни знаменитой нижней губы Габсбургов.

– Мадам, я счастлив видеть вас, – весело поздоровался он, обнял невесту и несколько раз поцеловал её, да с такой страстью, что Каролина негромко хмыкнула.

– Гони в Компьень! И без остановок! – крикнул он кучеру и поудобнее устроился на мягком сиденье между двумя женщинами.

– Но, сир, – попыталась было возразить Каролина, – нас ждут в Суассоне, там приготовили ужин…

– Поужинают без нас, – коротко бросил император. – Я хочу, чтобы сегодня вечером мадам уже была дома.

И Наполеон уехал, позабыв о Мюрате, который так и остался на дороге рядом со сломанным экипажем…

Лошади мчались во весь опор, и карета без остановок неслась через разукрашенные городки, так что мэры, у которых были заготовлены длинные торжественные речи, едва успевали поклониться и прокричать в недоумении:

– Да здравствует император!

В Суассоне на главной улице стояли толпы, и дети радостно размахивали флажками – но кортеж новобрачной стремительно проехал мимо, к счастью, никого не задев.

Однако при выезде из города экипаж вдруг остановился. Случайные прохожие увидели, как из большой дорожной кареты вышла нарядная дама в серой бархатной накидке и очаровательной шляпке, украшенной розовыми и лиловыми перьями. Дама с оскорбленным видом направилась к экипажу, следовавшему за императорской каретой. Это была неаполитанская королева Каролина, которую её любезный братец попросил покинуть карету Марии-Луизы. Император пожелал остаться с эрцгерцогиней наедине…

И кортеж снова тронулся в путь.

  П. Озу: "Прибытие Марии-Луизы в Компьень, 28 марта 1810 года."

Была уже ночь, когда забрызганный грязью паж объявил мэру Компьеня о скором прибытии Их Величеств. Город тут же ожил. Лакеи в зеленых ливреях с факелами в руках выстроились вдоль подъездной аллеи к компьенскому дворцу. Пышно разодетые люди вышли на улицы; на пологих крышах домов затолпился народ. На галерее над городскими воротами поспешно заняли свои места музыканты; второй оркестр устроился на главной площади Компьеня, а третий – неподалеку от входа во дворец.

Дворцовые слуги, суетясь, расстелили на крыльце ковер; в дверях появились дамы в платьях со шлейфами и диадемах, усеянных драгоценными камнями; офицеры в парадных мундирах стояли позади дам…

Наконец дорожная карета, сделав полукруг, остановилась у главного подъезда, и Мария-Луиза – в длинном зеленом бархатном плаще и несуразной шляпке с перьями попугая, – опираясь на руку Наполеона, спустилась по ступенькам экипажа и мелкими шажками направилась к крыльцу.

Наполеон, сияя улыбками, со всей нежностью и заботой любовника поддерживал свою супругу под локоть.

И тут все заметили, что императрица красна как мак, что одежда её в некоем беспорядке, а шляпка съехала набок, и что идет Мария-Луиза как-то странно, подпрыгивая на ходу.

Видно было, что её что-то беспокоит. И она так смущена…

Глянув друг на друга, придворные дамы понимающе улыбнулись.

Когда же молодожены стали подниматься на крыльцо, то зрители увидели, что императрица на полголовы выше императора. Однако Наполеона это явно не беспокоило…

Войдя в парадный зал дворца, где две маленькие девочки преподнесли ей букет, Мария-Луиза сразу оказалась в кругу императорской семьи. Бонапарты были приветливы и доброжелательны. Правда, очаровательная Полина (1780—1825), целуя новую кузину, с трудом сдержала улыбку при виде ее шляпки, зато Элиза (1777—1820) и известная своей элегантностью красавица брюнетка, королева Испании, Жюли Клари похвалили зеленый плащ Марии-Луизы, а грациозная блондинка королева Гортензия, чье белое атласное платье и изысканное жемчужное ожерелье подчеркивали убожество наряда новобрачной, восхитилась цветом её лица. Вслед за молодоженами появилась и Каролина, несколько обиженная на брата за неподобающее поведение.

Принц фон Клари унд Алдринген, австрийский дипломат, в тот же вечер известил императора Франца о прибытии его дочери в Компьень.

«Я видел, – написал он в своём послании, – как императрица с присущим ей изяществом вышла из кареты и поднялась по лестнице об руку со своим маленьким мужем. Будучи на полголовы выше своего супруга, она выглядела очень величественно…»

Торопливо представив новой императрице всех, кого представить следовало, Наполеон схватил Марию-Луизу за руку и потащил в отведенные молодым покои. Но пробыл он там недолго. Извинившись, он оставил жену наедине с её компаньонкой герцогиней Монтабелло и поспешно удалился.

– Император очарователен и очень нежен, – сказала Мария-Луиза герцогине, делясь с ней впечатлениями от первой встречи с мужем. – Он совсем не похож на грубого солдата. Мне кажется, я полюблю его…

Видимо, знаменитая улыбка Бонапарта сделала свое дело, ибо Мария-Луиза не обиделась на мужа за его шалости в карете. Она явно обрадовалась, когда заметила, как убрана её спальня. Наполеон был очень внимателен к своей супруге. Здесь уже были её канарейка и собачка, которых Мария-Луиза не чаяла больше увидеть, а также вышивка, которую она не закончила. Сделав изящный книксен, перед госпожой встала её любимая горничная…

Медаль по случаю бракосочетания Наполеона и Марии-Луизы. 1810

А что же Наполеон? Куда он исчез?

Оказывается, император отправился на поиски своего дяди, кардинала Феша (1763-1839). Увидев монсеньора в одной из комнат, император отошел с ним к окну и задал вопрос, который уже давно не давал ему покоя:

– Церковь признает брак по доверенности?

– Да, сир, – ответил удивленный кардинал.

– Значит, императрица и я – законные супруги? – уточнил Наполеон.

– Да, сир! – сказал Феш, утвердительно кивнув. Но он был несколько смущен. Слишком хорошо зная своего племянника, кардинал не сомневался, что Бонапарту не терпелось воспользоваться своими супружескими правами, и потому он сказал императору, что традиция велит, дабы брачная ночь следовала за официальной церемонией бракосочетания, а вовсе никак не наоборот.

– Первого апреля в Сен-Клу будет гражданская свадьба, а венчание состоится второго апреля в Квадратном зале Лувра, – напомнил Феш и добавил: – К тому времени эрцгерцогиня отдохнет после долгого путешествия…

Наполеон облегченно вздохнул и улыбнулся.

– Благодарю вас, монсеньор, – сказал он и поспешил обратно в покои Марии-Луизы.

В апартаментах императрицы уже накрыли стол на троих – молодая чета ужинала с Каролиной. Ужин прошел весело, а когда он закончился, Бонапарт собрался было во дворец Шансельри, где его ждала вся местная знать, однако внезапно он отбросил салфетку и заявил, что никуда не едет.

Склонившись к Марии-Луизе, Наполеон тихо спросил:

– Как вас напутствовал в Вене ваш отец?

Краснея от смущения, Мария-Луиза ответила:

– Он сказал мне, что, как только я останусь наедине с мужем, я должна буду… должна буду всецело принадлежать ему и выполнять все его желания…

Ответ был настолько ясен, что Наполеон не смог сдержать удовлетворенной улыбки.

– Как только вы останетесь одна, я вернусь к вам, – шепнул он ей на ухо и, дрожа от возбуждения, удалился на свою половину, чтобы принять ванну, надушиться и переодеться. В конце концов, разговор с кардиналом был лишь чистой формальностью. В карете он вовсе не спрашивал никакого позволения, начиная любовную атаку…

Каролина, считая себя обязанной сыграть роль старшей сестры, попыталась дать Марии-Луизе полезные советы, но оказалось, что ей нечему научить новобрачную, которая твердила, что будто в Вене ей «уже обо всем рассказали».

Когда горничные ушли, Мария-Луиза, свернувшись калачиком на огромной кровати и натянув одеяло до самого подбородка, попыталась собрать воедино отрывочные и беспорядочные сведения о том, что именно должно происходить в брачную ночь. Эта юная особа, ещё год назад не подозревавшая о том, что мужчины чем-то отличаются от женщин, сейчас пребывала в явном замешательстве. Дело в том, что император Франц, зная, как горяча его собственная кровь и как плодовиты женщины австрийской царствующей фамилии, приказал с особым тщанием оберегать целомудрие Марии-Луизы, которая должна была стать главным козырем в матримониальной игре высокой политики. Удивительно, но приказ этот удалось выполнить. Бедную девушку обманывали, от неё многое скрывали, ей кое-что недоговаривали – и в шестнадцать лет будущая императрица Франции, совершенно не осведомленная в вопросах пола, искренне считала своего отца… женщиной!

Спустя четверть часа Наполеон вновь появился в покоях Марии-Луизы. Молча скинув халат, надетый на голое тело, он одним прыжком очутился рядом с женой…

Пока император с присущим ему темпераментом преподавал юной супруге первый урок любви, гости во дворце ждали приглашения к столу. Но, к их великому разочарованию, камергер вдруг объявил:

– Их Величества изволили уединиться!

Все так и ахнули. Неужели императорская чета тайком от всех отправилась ужинать?! Это просто невероятно!

– И где же они? – изумленно спросил кто-то из приглашенных гостей.

Тут, запыхавшись, в залу вбежал генерал Бертран и сказал:

– Они, кажется, в постели…

Ошеломленные гости переглянулись: мол, какая бесцеремонность! Неужели нельзя было дождаться окончания ужина?! Обиженные, все разошлись по своим покоям, однако, несмотря на показное суровое осуждение, в глазах многих читалось удовлетворение – французы гордились своим любвеобильным императором.

На следующее утро император спросил Констана:

– Ну и как там все? Осуждают меня за нарушение этикета?

Рискуя быть уличенным во лжи, Констан ответил:

– Да нет, Ваше Величество…

Тут в комнату заглянул один из холостых родственников Наполеона, чтобы справиться о самочувствии императора. Потрепав юношу по щеке, Его Величество с улыбкой заметил:

– Дорогой мой мальчик, женитесь только на немке. Немки – лучшие женщины в мире: нежные, добрые, наивные и свежие, как розы.

Судя по довольному виду императора, можно было сделать вывод, что он нарисовал портрет вполне конкретной женщины…

После утреннего туалета Наполеон вернулся в покои супруги, а к полудню приказал подать завтрак прямо в спальню. Им прислуживали, мило улыбаясь, фрейлины императрицы.

Весь остаток дня французский император был вежлив, весел и обаятелен. А вечером в кругу друзей он заявил:

– Она делала это, смеясь!

И он подробно живописал испытанное наслаждение, не забыв упомянуть о девственности Марии-Луизы.

Ж. Франк: "Портрет Императрицы Марии-Луизы Австрийской"

Двадцать девятого марта императорский кортеж, покинув Компьень, выехал в Сен-Клу, где первого апреля 1810 г при большом стечении народа и в присутствии всего двора было отпраздновано заключение гражданского брака между французским государем и австрийской принцессой. А уже второго апреля, в яркий солнечный день, императорская чета прибыла в столицу.

Однако парижане довольно холодно встретили австриячку. Люди не выказывали бурной радости при виде Марии-Луизы, ибо многие ещё не забыли, как на площади Согласия обезглавили Марию-Антуанетту. Немудрено, что приезд во Францию её племянницы пробудил у горожан множество плохих воспоминаний. Радовались только аристократы. Собравшись в галерее Лувра, они искренне приветствовали новобрачных. Одних побуждали к этому дорогие сердцу мысли о прошлом, других – надежда на прочный мир, третьих – сам вид счастливой четы…

Наполеон был наверху блаженства. Вечером он написал побежденному им совсем недавно в сражении при Ваграме императору Францу II полное признательности письмо, где называл своего адресата «дорогим братом и тестем».

«Дочь Вашего Величества здесь уже десять дней. Она – воплощение всех моих надежд, – восторженно писал Наполеон. – И вот уже два дня я доказываю ей свои нежные чувства и получаю от неё доказательства такой же нежности ко мне. Эти чувства соединяют нас – мы отлично подходим друг другу. Я составлю её счастие, а своим я обязан Вам, дорогой брат мой и тесть. Позвольте поблагодарить Вас, Ваше Императорское Величество, за великолепный дар, который я получил из Ваших рук. И пусть Ваше отцовское сердце радуется счастием Вашего дорогого дитяти…»

Со своей стороны Мария-Луиза тоже известила отца о своей судьбе.

«Я не смогу в достаточной мере возблагодарить Господа за ниспосланное мне столь огромное счастие», – писала она в Вену.

Однако всё кончилось тогда, когда наступило время поражений, когда рухнула великая Империя и когда из жизни Марии-Луизы навсегда исчез человек, которого, по её словам, она так нежно любила. И так же просто, как её сердце некогда приняло ненавистного с детства Наполеона, она подарила себя любовнику, который заставил её забыть даже о долге матери…

Мальмезон: "Мария-Луиза с сыном, королем Рима".

А пока…

Истинная дочь своего отца, Мария-Луиза за несколько недель стала искусной любовницей, отличавшейся (что особенно нравилось Наполеону) богатой фантазией. Одержимый мечтой о наследнике, он увлекал императрицу на огромное ложе и прилагал все старания, дабы оплодотворить её. И она дарила ему восхитительные ночи – правда, несколько утомительные для человека его лет, несущего к тому же бремя власти. По утрам великий император вставал с трудом. У него болела голова, он покачивался, как пьяный, и смотрел на окружающих едва ли не с отвращением. Разумеется, ему совершенно не хотелось заниматься делами Империи. Но это переутомление не умеряло любовного пыла государя. Для него не было тогда ничего важнее, чем зачать наследника, и он иногда ублажал императрицу по несколько раз в день.

Зная, как страстно он хочет сына, Мария-Луиза очень скоро довела вполне здорового сорокалетнего мужчину до совершенного изнеможения…

Что было тому причиной? Безудержный темперамент восемнадцатилетней женщины? А может, строгий наказ отца, который она покорно выполняла? Ибо Мария-Луиза отправилась во Францию с определенной миссией. Отец поручил ей извести Наполеона, лишить его физических сил и рассудка и, приблизив тем самым конец тирана, освободить от него Европу.

Правда ли это? Трудно сказать. Однако в течение четырех лет она вела себя так, словно и впрямь осуществляла некий коварный план австрийского императора…

Источник

Аэлита 54